Золотая ночь! Тишина, свет, аромат и благотворная, оживляющая теплота. Далеко за оврагом, позади сада, кто-то завел звучную песню; под забором в густом черемушнике щелкнул и громко заколотил соловей; в клетке на
высоком шесте забредил сонный перепел, и жирная лошадь томно вздохнула за стенкой конюшни, а по выгону за садовым забором пронеслась без всякого шума веселая стая собак и исчезла в безобразной, черной тени полуразвалившихся, старых соляных магазинов.
Неточные совпадения
Еще я заметил на этот раз кроме солдат в конических шапках какую-то прислугу, несшую белые фонари из рыбьих пузырей на
высоких бамбуковых
шестах.
Заметили, что с той стороны отвалила завозня, и наша проворно отчалила от пристани и пошла на
шестах вверх около берега, намереваясь взвестись как можно
выше.
То был человек необыкновенно
высокого роста, но худощавый как остов: широкие складки красной как кровь рубахи и синие широчайшие шаровары из крашенины болтались на его членах, как на
шестах; бабьи коты, надетые на босые костлявые ноги, заменяли обувь.
Ступайте на Театральную площадь; против самого театра, в пятом этаже
высокого красного дома, в комнате под номером
шестым, живет одна женщина, она была отчаянно больна.
— Прощайте, господин офицер! — сказал Дольчини Рославлеву, — не забудьте вашего обещания. Если когда-нибудь вам случится быть в Лейпциге, то вы можете обо мне справиться на площади против театра, в
высоком красном доме, у живущего под номером
шестым. До свиданья!
Нагнувшийся рабочий быстро катил
высокую железную тележку, на платформах которой лежал раскаленный кусок железа, осветивший всю фабрику ослепительным светом; другой рабочий поднял около нас какой-то
шест, тяжело загудела вода, и с глухим ропотом грузно повернулось водяное колесо, заставив вздрогнуть всю фабрику и повернуть валы катальной машины.
Шестой десяток доживаю на свете, а все еще не могу наглядеться на дела господни, не могу наглядеться на чистое небо, похожее на
высокий шатер, и на землю, которая всякий год новою травою и новыми цветами покрывается.
Танти родился в Москве. Он впервые показался публике на тырсе (смесь опилок и песка) манежа четырех лет от роду и последовательно так обучился всем отраслям циркового искусства, что может прилично заменить исполнителя в любом номере из старинного репертуара. В
высокой степени он обладал необходимыми для цирка двумя сверхчеловеческими чувствами:
шестым — темпа и седьмым — равновесия.
Потом, по выбору доктора Шевырева, поет белокурая пожилая цыганка с истощенным лицом и огромными расширенными глазами — поет о соловье, о встречах в саду, о ревности и молодой любви. Она беременна
шестым ребенком, и тут же стоит ее муж,
высокий рябой цыган в черном сюртуке и с подвязанными зубами, и аккомпанирует ей на гитаре. О соловье, о лунной ночи, о встречах в саду, о молодой красивой любви поет она, и ей также верят, не замечая ни тяжелой беременности ее, ни истощенного старого лица.
Длинные чистые сакли с плоскими земляными крышами и красивыми трубами были расположены по неровным каменистым буграм, между которыми текла небольшая река. С одной стороны виднелись освещенные ярким солнечным светом зеленые сады с огромными грушевыми и лычевыми [Лыча — мелкая слива.] деревьями; с другой — торчали какие-то странные тени, перпендикулярно стоящие
высокие камни кладбища и длинные деревянные
шесты с приделанными к концам шарами и разноцветными флагами. (Это были могилы джигитов.)
В начале
шестого часа, когда совсем уже стемнело, Свитка привез Хвалынцева на угол Канонерской улицы и поднялся в ту хорошо знакомую ему квартиру, на дверях которой сияла медная доска с надписью: «Типография И. Колтышко». Тот же самый рыженький Лесницкий на
высоком табурете сидел за
высокой конторкой и сводил какие-то счеты.
Часа через полтора мы покинули стойбище Котофу Датани и опять пошли на
шестах против воды. В этих местах Анюй имеет широтное течение с легким склонением к северу. С левой стороны находятся два урочища, а
выше их протока Колдони. Около устья последней приютилась еще одна гольдская фанзочка Сира. Я думал, что мы пройдем дальше, но усиливавшееся ненастье позволило дойти лишь до последней гольдской фанзы Тахсале.
Над этими козлами невдалеке торчал
высокий кол с насаженным на него рогатым коровьим черепом и отбитым горлом глиняного кувшина; на другом
шесте моталась змеиная кожа, а по ветвям дерев висели пряди пакли.
В первый же день знакомства он важно объяснил нам, что Плещеевы — очень старинный дворянский род, что есть такие дворянские фамилии — Арсеньевы, Бибиковы, Воейковы, Столыпины, Плещеевы, — которые гораздо
выше графов и даже некоторых князей. Ну, тут мы его срезали. Мы ему объяснили, что мы и сами
выше графов, что мы записаны в
шестую часть родословной книги. На это он ничего не мог сказать.
В конце нашего сада была большая площадка, а на ней — «гимнастика»: два
высоких столба с поперечною балкою; в середине — вертикальная лестница наверх, по бокам — висячие
шесты для лазания, узловатая веревка, трапеция.
Тянулись все те же сухие степи, то ровные, то холмистые, поросшие рыжею травою. Но на каждой станции высилась серая кирпичная башня с бойницами, рядом с нею длинный сигнальный
шест, обвитый соломою; на пригорке — сторожевая вышка на
высоких столбах. Эшелоны предупреждались относительно хунхузов. Команде были розданы боевые патроны, на паровозе и на платформах дежурили часовые.
Здесь мог я разглядеть, что это был мужчина
высокого роста, в коротком плаще из оленьей кожи, в
высокой шапке, на лыжах, с
шестом в руке.
Палач ударил раз, два, три, и голова отвалилась. После того туловище, разрубленное на четыре части, воткнуто на четыре
высокие копья, поставленные в один ряд. Голова имела почет: ее вонзили на особенный
шест.